Цена Победы: Саперы штурмуют бастионы

На стыках вагон слегка подпрыгивал и старчески скрипел – видно было, что за годы войны ему изрядно досталось. Стриженные солдатские головы в такт движению состава покачивались, но ни одна из них не поднималась: тяжкий сон свалил людей и накрепко приковал к грубым доскам наспех сколоченных нар. Лишь старшина бодрствовал и одиноко сидел около печи, лениво помешивал в ней раскаленные угли, и если замечал, как зябко вздрагивал солдат, тут же поправлял сползающую на нем шинель, а сверху бережно растягивал плащ-палатку.

Не мудрено солдатское хозяйство, но, как любили они говорить, одной шинели вполне достаточно на то, чтобы постелить, накрыться и подложить под голову. Старшина хорошо знал эту присказку. И не только по своему долгу, скорее всего по своему служебному стажу: кадровую он провел на Дальнем Востоке, около знаменитого озера Хасан. Правда, встретиться с самураями в этот раз не пришлось, но в дни, когда перепадали увольнительные, обязательно покупал букет цветов и шел на могилу боевого командира майора Краскина. В его честь попозже и поселок Старая Киевка , будет переименован в город Краскин.

Отслужив кадровую, старшине запаса Абдурахману Бекбулатову вскоре пришлось встать в строй Великой Отечественной. Прошел он по фронтовым дорогам от подмосковного городка Волокаламска до Восточной Пруссии. Еще шли ожесточенные бои, но однажды ночью сыграли тревогу и в спешном порядке погрузили их саперный батальон в вагоны.

… Куда везут? Солдаты народ не любопытный, они привыкли к частым переменам мест, и разным маршрутам: раз погрузили в вагоны – значит, так нужно, прибудут к месту назначения – опять прозвучит нужная команда. Вот и спят. Отсыпаются за те огненные ночи, похожие на дни, и те дни, похожие на черные ночи, которые пришлось им пережить при штурме первоклассной фашистской крепости Кенигсберга.

Сердито хмурится во сне командир отделения минеров сержант Алексей Кушнир. Сколько вместе с ним пройдено и испытано? На всю жизнь запомнил старшина вьюжную зиму под Ржевом. Тогда приказали им вдвоем обеспечить в обороне противника проход для наших разведчиков. Ночи стояли светлые, а морозы – лютые. Оделись они в белые маскировочные халаты, взяли нужный инструмент и поползли к окопам фашистов. Днем, рассматривая передний край и намечая пути подхода, все казалось близким, а сейчас одна ничейная полоса отняла на преодоление целый час, а когда уперлись в колючую проволоку, то ужаснулись – натянута она была в четыре ряда и так плотно, что приходилось простригать буквально каждый сантиметр. А тут еще мины. В рукавицах работать нельзя, самый чуткий инструмент сапера – руки. Холод же стоит страшный. Пальцы скрючились, стали непослушными: ошибаться саперу нельзя – жизнь и ему дается только один раз. На что крепким был сержант – не раз часами приходилось стоять в холодной воде, укрепляя жидкий мостик, по которому шла пехота, а тут не выдержал, уткнулся в снег и заплакал: совсем заледенели руки, отказались служить. Подполз старшина к нему, крепко сжал ладони-льдины и стал тереть их одну об другую, когда чуть оттаяли – снег в ход пошел, тер долго, но своего добился: ожил сержант и опять потянулся к минам.

Всю ночь саперы прокладывали проход, а к утру, когда повернули обратно, рядом со старшиной рванул снаряд – вздрогнула и уплыла из-под него земля. Очнулся на другой день, осмотрелся: в ряд стоят койки, аккуратно заправленные, до удивления белые, похожие на снежные заносы. Тишина. Попытался подняться – резанула страшная боль. Застонал. Появилась медсестра, она то и рассказала о том, что в медсанбат старшину принес сержант, нес на спине под плотным обстрелом несколько километров. Вчера опять приходил, но врач в палату его не пустил, сказал, что сделать это можно будет только дня через три-четыре. Нет, сержант, ничего не оставил и ни о чем не просил. Он был очень хмур и молчалив.

Не утерпел Алексей Кушнир, назавтра появился в палате. Осторожно присел на краешек табуретки и с такой же осторожностью вынул из кармана полпачки махорки – самый дорогой подарок от саперов. Помолчали. Уходя, сержант немногословно сообщил, что разведчики сходили к фашистам, захватили «языка». Молчуном звали сержанта саперы. Но громко это слово не произносили, зная причину замкнутости Кушнира: дотла сожгли фашисты его родное село на Полтавщине, расстреляли старенькую мать и жену с двумя дочками. Не заживала в сержанте эта душевная травма, постоянно кровоточила.

Совершенно другим был по своему характеру молоденький солдат Николай Ворошилов. В батальон он пришел с пополнением, прибывшим из Сибири. В основном, это были ребята 26-го года рождения. Но Колька выглядел значительно моложе своих лет. То ли из чувства жалости к нему, а может быть из желания хоть как-нибудь смягчить беспощадный огонь войны, в минуты опасности прикрыть мальчишку – как бы то ни было, но старшина явно покровительствовал солдату, даже иногда баловал его лишним сухарем или порцией каши.

Вот и сейчас, во сне, белобрысое лицо паренька светилось от безмятежной улыбки, пухлые губы чуть вздрагивали, словно боялись этой нечаянной радости, посетившей солдата во сне. Колька любил поспать, но этот крепкий сон в скрипучем вагоне был вполне заслуженный. При штурме Кенигсберга саперам пришлось быть в первых рядах. Они взрывали бастионы, сложенные из огромных каменных глыб еще рыцарями – предками гитлеровских вояк. Взрывали мастерски, как научились это делать в суровые годы Великой Отечественной…

Командир взвода лейтенант Петр Митясов, в недавнем прошлом выпускник пехотного училища, возглавлял одну из штурмовых групп. В ее составе были саперы – старшина Абдурахман Бекбулатов, сержант Алексей Кушнир и рядовой Николай Ворошилов. Им лейтенант приказал взрывом пробить брешь в основании бастиона. Подходы к нему простреливались всеми видами оружия, единственное уязвимое место – река Прегель. Одетая в гранит, она тихо катила мутные воды на север, к морю. Мартовская оттепель растопила снег, но ледяные закрайки сохранились полностью. Вода была холодной. Идти было трудно. Ноги сразу же онемели, а зубы неудержимо выбивали дробь. У Кольки даже слезы выступили на глазах, но он держался, молчал.

Многое испытали солдаты на войне, но выдержать эту ледяную купель – суждено не каждому. Саперы боевое задание выполнили: на рассвете взрывчатка, вложенная ими в нишу, сначала выбросила огромный огненный столб, а потом, когда дым рассеялся, у основания башни обнаружилась дыра.

Солдаты быстро карабкались вверх, к черному провалу и тут же в нем исчезали. Вместе со всеми шли на штурм, казалось бы, неприступного бастиона саперы-подрывники. Они знали, что вслед за этим отвоеванным у фашистов бастионом, появится другой, который будут штурмовать первыми опять же они, саперы.

В затишье между боями, в одном из полуразрушенных бастионов, командир прославленной дивизии генерал Гладышев выстроил штурмовые группы и произвел им своеобразный осмотр.

– Гвардии старшина Бекбулатов, – произнес генерал. Печатая шаг, словно на параде, к нему подошел Абдурахман Бекбулатов, в прошлом – рабочий Наманганского хлопкозавода – ныне ветеран-гвардеец, кавалер двух орденов Красной Звезды, ордена Славы третьей степени, медалей «За отвагу» и «Оборону Москвы», подошел и, как положено, остановился в двух шагах от генерала. Не выдержал боевой генерал, нарушил строгий уставной ритуал, шагнул навстречу старшине, по-братски обнял его и трижды расцеловал.

– Спасибо за службу, старшина, – хрипло выдавил генерал. – А это прими в благодарность от Родины. – Генерал прикрепил рядом с названными боевыми орденами, ещё одну награду – орден «Отечественной войны» первой степени.

В этот раз выходили из строя пехотинцы и саперы, артиллеристы и танкисты… У сержанта Алексея Кушнира засиял на груди третий боевой орден, у рядового Николая Ворошилова – первый.

– Гвардии лейтенант Митясов, – прозвучало имя, но из строя никто не вышел, некому было выходить. На одной из площадей поверженного Кенигсберга высилась скромная фанерная пирамида – памятник павшему в боях командиру. Рядом – стояли другие.

Мерно отстукивают вагоны один километр за другим, проплывают мимо города и села, а поезд все едет и едет на восток. Перевалили Урал, начались бескрайние просторы Барабинской степи… Солдаты толпились около настежь распахнутой двери грузового вагона, с жадным любопытством рассматривали поля и леса, лобастых мальчишек верхами на лошадях, и усталых женщин на ветхих тракторах.

Больше всех волновался Николай Ворошилов. Он не уставая твердил, что скоро покажется железнодорожная станция Тайга, а за нею… Солдаты уже знали, что в сорока километрах от этой станции, на крутом берегу по-вешнему бурной реки Томи высится Колькина родная деревня, а там мать, наверное, стоит на крыльце их избы и из-под ладони пристально всматривается в дорогу, будто на ней вот-вот должен появиться ее кровинушка…

Миновал поезд и станцию Тайгу, а потом промелькнули Красноярск, Иркутск, Чита… Выгрузились в пограничном городке Краскин. Солдатская судьба вновь привела старшину Абдурахмана Бекбулатова в то место, где десять лет назад начиналась его военная служба. Здесь очень скоро ему пришлось встретить еще одну войну, на этот раз с японскими самураями.

Вернувшись победителем с двух войн в Наманган, Абдурахман Алимович Бекбулатов еще долго трудился на своем родном предприятии – хлопкоочистительном заводе. Ветеран-гвардеец на этот раз подавал пример в строю созидателей. Трудился старательно, на совесть. Его здесь запомнили, как очень чуткого и отзывчивого человека, замечательного наставника молодежи.