Чтобы открыть такой проект, нужен определенный характер. Ирина Матвиенко о себе и NeMolchi.uz

Узбекистан, Ташкент – АН Podrobno.uz. Агентство новостей Podrobno.uz продолжает серию публикаций, посвященных женщинам Узбекистана. На этот раз мы пообщались с журналисткой, блогером, активисткой и создательницей проекта NeMolchi.uz Ириной Матвиенко.

NeMolchi.uz — один из самых острых и резонансных проектов в Узбекистане, он выступает против насилия, активно освещает ситуацию с правами женщин и повышает правовую культуру читательниц. Ресурс появился в 2017 году, и первые публикации выходили в социальной сети Facebook, которая стала активной площадкой для обсуждения затрагиваемых тем.

Между тем, Ирину Матвиенко в Узбекистане и за его пределами знают и по другому ее проекту, который она успешно реализовывала с 2011 года. Речь о платформе для рукодельниц Ladoshki.uz, благодаря которой многие женщины были обеспечены работой, а любители хендмэйда могли приобрести авторские вещи.

Мы поговорили с ней об угрозах, которые сыплются в ее адрес, просвещении, выгорании, домашнем насилии и противниках проекта.

— Каково вести в Узбекистане один из самых резонансных проектов в медийной сфере?

— Я честно не знаю, что ответить. Просто веду.

— Как часто вам угрожают и какие угрозы поступают?

— Я не считаю количество угроз, но субъективно, мне кажется, что сейчас их стало меньше. Возможно, это связано с тем, что наш проект преимущественно на русском языке (есть версия на узбекском, но она не так популярна). При этом, когда я смотрю интервью на узбекском языке, которые дают девушки, защищающие права женщин, там совсем другая реакция.

Мне кажется, это связано с восприятием ситуации: когда я говорю о правах женщин, то для большинства населения являюсь русскоязычной, европейского воспитания и так далее. Они думают: это не наше, не наш менталитет, пусть говорит. Когда эти же темы затрагивают узбекоязычные коллеги — людей бомбит. Они воспринимают это как посягательство на национальные ценности.

— Как вы и другие участницы проекта справляетесь со своими эмоциями?

— Мы с ними не справляемся, а нередко сталкиваемся с выгоранием. Может быть не все волонтерки из проекта, но я сама столкнулась с этой проблемой. Кроме того, сейчас девушка, которая долгое время занималась нашим SMM, тоже выгорела. Уже несколько месяцев отдыхает от этого, с ней работал психолог, который у нас есть в проекте. Но для восстановления нужно больше времени.

Я тоже работала с психологом и уже как-то научилась останавливаться, поняла, где нужно брать паузу. В последнее время целенаправленно делаю себе выходные в субботу и воскресенье: не беру ноутбук домой, чтобы не работать там.

Считаю, что отдых нужен для активистов проекта, здесь я имею в виду физический отдых – это важная часть. Конечно у меня не получается полностью абстрагироваться от происходящего, как только я вернулась домой или начались выходные, потому что все равно приходится что-то читать через телефон. Но все же это не так много, как если бы был доступ к компьютеру.

— Ирина, какими качествами должен обладать журналист, который будет делать подобные проекты? Чему Вам лично приходилось учиться? Какие правила игры действуют в информационном поле, где пишут о насилии?

— На мой взгляд самое важное качество – это гендерная чувствительность. Она вырабатывается, когда погружаешься в тему, читаешь специальную литературу и паблики, общаешься по тематике. Потом уже интуитивно распознаешь моменты, которые могут уязвить кого-то или неправильно могут преподнести информацию с точки зрения гендера.

Для людей, пишущих о жертвах насилия, также важна эмпатия, чтобы им доверяли, могли поделиться своей болью. Еще одно требование – знание прав человека, так называемый подход, основанный на правах человека.

При работе с этой темой очень важна журналистская этика. Она, в чем-то соприкасается с гендерной чувствительностью: где и когда, какие данные нужно упоминать. Во главе угла стоит забота о человеке, который обратился к журналисту.

Например, хайпово будет, если разместить интервью потерпевшей с ее лицом. К нам обращаются женщины, они готовы показать свои лица и говорят: "Не надо прятать мое лицо". После беседы они понимают, какие последствия могут быть от афиширования их личных данных. Дальше выбор за женщиной – несмотря ни на что идти дальше, либо скрыть свое лицо.

Этот момент тоже важен: не просто взять историю человека, но также рассказать, как это может отразиться в дальнейшем на его судьбе, и быть честным, донести, что не всегда огласка помогает решению дела.

У нас некоторые люди думают, что, если я наберусь смелости и расскажу, мой вопрос решится. Ничего подобного. Приведу один из таких случаев, о котором писали в начале апреля этого года. Женщина заявила, что ее насиловал брат мужа, ее избивали, у нее начались проблемы со зрением, один глаз с протезом, другой с остротой зрения в минус 9. Она просила органы привлечь за изнасилование мужчину.

После огласки этого случая, прокуратура рассмотрела его, но в связи с недостатком улик, уголовное дело не было возбуждено. В итоге женщина столкнулась с колоссальным общественным осуждением. Хотя на видео не было видно ее лица, люди поняли и узнали ее, от нее отказались домашние, просто выгнав из дома. Это сложно.

На мой взгляд, журналистам важно взять на себя ответственность отслеживать судьбу тех, о ком они заявили. А не так, что дали огласку и забыли. Мне кажется при работе с жертвами насилия важно взять кейс и довести его до конца.

— Вы некоторое время не афишировали свое имя, как автор проекта. Я знаю, что даже очень близкие к вам люди, не знали, что вы делаете Nemolchi.uz. С чем это было связано?

— Моя семья знала об этом, но действительно не все из моего окружения и знакомые были в курсе дел. Это было связано с тем, что долгое время эта тема вообще не поднималась в стране, особенно во времена Каримова. Я начала этот проект целенаправленно, понимая, что огласка поможет привлечь внимание к теме насилия. Кстати, так и произошло. Но на тот момент, когда стартанула, понятия не имела, какой будет реакция, поэтому не афишировала свое имя, но проект вела.

— У вас на проекте были случаи, когда девушки обращались за помощью, а потом отказывались от своих слов. Под какие угрозы они попадают, идя на попятную: это все-таки родственники или органы?

— Я не могу сказать родственники или органы, многие кейсы этих девушек даже до органов не доходили. Может быть давление родственников, а может быть, и они сами под влиянием стереотипов или внутренних установок "не выносить сор из избы", передумали это делать. Либо вопрос каким-то образом начал решаться.

Иногда я смотрю кейс и понимаю, что пока мы будем писать историю, надо обращаться параллельно в МВД. Мы сотрудничаем с управлением по делам женщин при МВД Узбекистана, они занимаются оформлением охранных ордеров. Я передаю документы и иногда у человека решается вопрос. Потом мне говорят, что уже не надо огласки. Или наоборот бывает кейс оглашен, и мы потом дополняем историю, что вопрос решен.

— Какие черты характера вы приобрели с началом реализации проекта? Что открыли для себя несвойственное ранее?

— Чтобы открыть такой проект уже нужен определенный характер. А про несвойственное ранее могу сказать, что открыла для себя, какой крутой бывает женская дружба, и что такое женская поддержка, какая это мощная сила. Все, что нам говорят про серпентарий и так далее — это огромный миф и стереотипы. Конечно, если держать в голове, что это так, оно так и будет. Но когда меняется парадигма, когда создаешь вокруг себя круг поддержки, именно женщин, которые тебя понимают и поддерживают – это колоссальный ресурс.

— У вас уже собралась целая команда. Это волонтеры, психологи, юристы. Кто они? Люди, которые хотят помочь или тоже жертвы насилия? Что мотивирует их становиться частью проекта?

— На этот вопрос мне сложно ответить, потому что у каждого своя история, и о некоторых мы писали в своем проекте. Каждый приходит со своей мотивацией.

— Можете вспомнить самый ужасный случай, с которым вам пришлось столкнуться в вашей работе?

— Даже не знаю, что сказать, таких историй здесь очень много, и мне бы не хотелось выделять какую-то одну из них. Ведь это обесценивает опыт других (это, кстати, гендерная чувствительность, о которой я говорила чуть выше). Вопрос в том как не обесценить опыт других людей, когда ты рассказываешь о своем или еще чьем-то. То есть, выделив сейчас какой-то случай, я могу обесценить опыт других, что не сочла их историю достаточно значимой. Поэтому важно понимать, что для каждого человека, то, что с ним происходит – это самое важное в его жизни.

— Вы, говоря об изменении ситуации в борьбе с насилием, отмечаете важность неотвратимости наказания. Пока, что с этим в Узбекистане очень тяжело. Что тормозит? Куда надо дальше двигаться в решении этой проблемы?

— На мой взгляд подвижки сейчас наметились, была создана рабочая группа по борьбе с домашним насилием при Генеральной прокуратуре. Я смотрела рабочую карту, на мой взгляд выбран основательный подход. Речь идет о пересмотре законодательства, внесении изменений в правосудие. В частности, есть конкретные предложения по внесению изменений в уголовный и административный кодексы, пересмотре судебной практики при рассмотрении дел о насилии.

Я, конечно, не знаю, насколько это стопроцентно реализуется, совпадет ли в целом с моим видением ситуации или нет. В рабочей группе будут работать разные люди, и будут услышаны мнения разных ведомств.

В любом случае то, что эта группа создана, и то что я увидела в дорожной карте – это круто. Такой подход вдохновляет и вызывает надежду, что не все потеряно и государство действительно решило серьезно бороться с домашним насилием.

— В последнее время в масс-медиа все чаще стали писать о попытках женщин убить себя и своих детей. Вы, как эксперт, какую причину в этом видите?

— Нельзя сказать, что есть какая-то одна причина, которая произошла с женщиной и она решила это сделать. Надо всегда рассматривать целый комплекс, так как уникального или единого подхода к этому вопросу нет. Кто-то чувствует ситуацию безысходности. Скажем, женщина обращалась за помощью в махаллю, в другие инстанции, и ей не помогли. Она понимает, что ей никто не поможет, даже органы, вся система против нее, и в этой безысходности, в отчаянии она уходит. Ей кажется, что жизнь ужасная и детям тоже будет плохо жить в таком мире. Это как один из вариантов.

Другой вариант может быть, что женщина вообще никуда не обращалась. В силу своих стереотипов, которые живут в ее голове, блейминга (обвинение жертвы – прим. редакции), который очень распространен. К примеру, это женщина как в том случае, о нем много писали в СМИ, которую родные обвинили в том, что она не может иметь сына. И она тоже думает, что в таком мире ей и ее детям жить будет плохо.

Еще варианты – женщины, доведенные до отчаяния. Причем отчаяние может быть разным. Нельзя исключать, что могут быть психические заболевания. У нас тоже с этим сложно, такая колоссальная с этим стигма в отношении психических заболеваний, такого понятия, как психоактивизм в принципе нет.

К сожалению, у нас многие люди считают, что обращаться за помощью к психиатру или психологу за терапией – это стыдно, плохо, после этого на человеке обязательно поставят крест. Поэтому, даже испытывая проблему и чувство что они на грани, люди просто не обращаются за помощью. Возможно, как раз наблюдение у специалиста, помогло бы справиться со стрессом, или в случае, если у человека не временные проблемы, а хронические заболевания. Надо постоянно отслеживать свое здоровье и помогать себе медикаментозно, когда это нужно. У нас этого никто не делает.

— Вы могли себе представить еще 10 лет назад, что в Узбекистане будут открыто говорить о насилии, и вы будете автором такого проекта?

— Нет.

— Делая такой сложный проект, вы часто вспоминаете своих рукодельниц из Ladoshki.uz? С ними было ведь проще? И вообще задавались ли вы вопросом: "Ну зачем оно мне, это все?"

— Я бы не сказала, что с Ladoshki.uz было проще, это так кажется со стороны, что проект был позитивный. На самом деле, помимо непосредственной работы с рукодельницами, я еще сама занималась организацией выставок и мероприятий, там была масса подковерных игр.

У меня, если честно, тот проект отнимал много энергии. Потому что я не привыкла к такой среде, где есть интриги. Я достаточно прямой человек и мне было очень сложно. До "Ладошек" я работала в крупном бизнесе, где тоже есть конкуренты, но между ними были дружеские отношения или договоренности.

Однако в случае с "Ладошками" всё было иначе: подставы, невыполнение обязательств со стороны поставщиков, какие-то мелкие пакости вроде грязного туалета (несмотря на то, что я дополнительно оплачивала уборку). Мы могли проводить выставку, раскрутить место, а арендаторы видели, что народ приходит, и, по непонятным причинам, ничего не объясняя, просто поднимали стоимость зала в два раза. Я испытала большое облегчение, когда прекратила заниматься выставками, хотя последняя из них была отличной.

— Чему важно учить современных девочек?

— Тому, что женщина тоже человек, и они имеют право на свой выбор. Но опять здесь акцент – а почему мы должны учить только девочек?

Во-первых, то, что женщина – человек, этому нужно учить и мальчиков. Во-вторых, делая акцент на девочках и не меняя сознание родителей, мы усугубим конфликт поколений, приведем к тому, что девочек просто поломают. Потому что в нашем обществе авторитет родителей и вообще старших очень сильный.

— Гендерный дискурс в Узбекистане долгое время сохранялся на бумаге, в отчетах для международных организаций. Сейчас, мы получили свободу в плане выплеска информации. Общество отреагировало на это набором "защитных" суждений. Это касается ЛГБТ, традиций и устоев, а также штампов воспитания. Сколько времени нам понадобится, чтобы отношение к теме у общества стало более лояльным? И возможно ли это вообще в Узбекистане?

— Возможно мы увидим какой-то относительный прогресс даже не в этом поколении и не в следующем, а через несколько поколений. Пока не вырастут дети детей, у которых будет изменено сознание. Чтобы у детей изменилось сознание, оно должно измениться у их родителей, и это реально вопрос смены нескольких поколений.

— Ваши противники часто пишут, что вы продвигаете чуждые Узбекистану либеральные ценности за гранты. Что можете им ответить?

— Я вспоминаю такой баянистый анекдот. Возможно, он не очень уместный для СМИ.

Приходит мужичок 80-ти лет к врачу и говорит:

— Доктор, мне 80 лет и у меня сексуальные проблемы.

— Это нормально, батенька, возраст.

— Но мой сосед-ровесник, говорит, что у него две девушки сразу.

— И вы говорите, батенька.

Хочется ответить так – пусть говорят, потому что люди, которые в этом убеждены, чтобы бы я ни говорила, все равно будут верить в свои догадки. Если им легче жить с этим пониманием ситуации, пусть живут. Мне есть чем заняться, и совершенно не до них. В активизм приходят люди неравнодушные. Те, которые горят желанием что-то изменить, имеют твердую систему ценностей и хотят сделать мир вокруг лучше. Это главная мотивация.