Там за рекой была совсем другая цивилизация. Из мира мы попали в хаос – узбекистанец о войне в Афганистане

Узбекистан, Ташкент – АН Podrobno.uz. Прошло больше 30 лет с момента вывода контингента советских войск из Афганистана, однако в памяти тех, кто там служил, эта война до сих пор отзывается отголосками былых событий.

В беседе с корреспондентом Podrobno.uz руководитель общественной организации "Шурави" Тухтасин Ташпулатов вспомнил о том, как был на волосок от смерти, как ему приходилось терять боевых товарищей и бороться не только с боевиками, но и разгуливающими по стране болезнями. На войне они лишились самого ценного – здоровья. И сегодня государство не желает принимать это во внимание.

"После развала Союза все законы потеряли свою силу. В годы независимости у афганцев забирали одну льготу за другой. Главное, чего нас лишили – это бесплатная медицина. Сегодня многие афганцы не имеют доступа к своевременному лечению. Многие клиники и здравницы стали частными или акционерными. Недавно ходили за путевкой в санаторий для нашего инвалида. Нам сказали: приходите в январе 2031 года, ваша очередь подойдет. Как это понимать?", – с горечью рассказал он.

Нас не прельщали материальные блага

Афганистан в моей судьбе случился благодаря моему характеру. Я всегда спорил, если видел несправедливость. В те годы я окончил профильное училище, имел четвертый разряд и работал по специальности, поэтому в военкомате меня направили в строительный батальон.

Я возмутился тем, что они приняли во внимание только эту сторону. Ведь я готовился к настоящей службе: у меня юношеский разряд по стрельбе, звание кандидата в мастера спорта по самбо. Мне хотелось пройти эту школу солдатом с оружием в руках, а не лопатой на стройке, а после армии вернуться домой, подарить племяннику ремень и гордо рассказывать, как служил в Советской армии, прыгал с парашютом и все в таком духе.

При этом те, кто служил в строительных батальонах, получали по приезду 2-3 тысячи рублей, многие возвращались со службы на машинах. Однако материальные блага были для меня на второстепенном месте. Тогда ведь мы жили совсем в другом государстве, были уверены в завтрашнем дне. Бесплатное образование, медицина, спортивные секции, пионерский лагерь и абонементы на посещение концертного зала. Наша семья считалась малообеспеченной, поэтому меня одевали и обували за счет государства. Оно обеспечивало всем.

Для многих военная служба была в какой-то мере романтикой. Все ребята, из какой бы семьи они не были, рвались на срочную военную службу – и из обычных семей, и дети чиновников, и выросшие в детском доме. Большую роль, конечно, играла идеологическая работа. Многие хотели доказать и себе, и окружающим, что "я мужик". А отдать долг Родине было высшей честью.

Военком на мое возмущение посмеялся и сказал: "В десантники метишь? Или в танкисты? Ну, я тебе устрою!" Так, у меня в приписном появилась пометка – команда 20А. Конечным пунктом службы этой команды был Афганистан. Взяв во внимание мой напористый характер, меня направили в Ашхабад на сержантские курсы. Полгода мы проходили подготовку в Кишинском полку.

Мой двоюродный брат также был в этой команде. На войне он получил ранение, вернулся инвалидом. Поэтому, когда я написал матери письмо, и сообщил, где прохожу службу, моя тетя ей сказала: собирай вещи, твой сын попадет в Афганистан! Через 20 дней после моего прибытия сюда, они приехали навестить меня. Моя мама – инвалид, когда увидел ее на КПП, я не смог сдержать слезы.

Два пути

Через полгода подготовки началась отправка солдат в Афганистан. Я был в числе первых, и снова из-за характера. Я подрался с одним курсантом, отстаивая свою честь. Передо мной стояло два пути: дисциплинарный батальон либо отправка добровольцем в Афган. Первый путь был позорным, многие тогда специально нарушали правила, чтобы не ехать на войну и отсидеться в дисбате. В таком случае семье бы отправили письмо со словами: "За подрыв военной дисциплины…" Конечно, я вызвался добровольцем.

17 мая 1987 года наш отряд перешел Хайратонский мост. Мы даже не представляли, что там за речкой будет совсем иная цивилизация. Из государства, где мирно, тепло, все благоустроено и зелено, мы, как будто бы, попали в холодильную камеру. Здесь песчаные барханы, каждую субботу афганец (сухой ветер с пылью и песком) как по расписанию дует, дышать было нечем.

Когда мы учились, нам давали всего три патрона для стрельбы, после чего мы отчитывались, отдавая гильзы. Тут же творился хаос, боевое оружие и боеприпасы бесхозно валялись повсюду. Да и отношение к жизни здесь было совсем иным. Мы понимали, что такая жизнь может сломать человека, что в таких условиях главное – сохранить человечность.

Нас поместили в карантинную зону при границе на 10 дней для адаптации. Затем приехали "покупатели", началось распределение. У многих был недокомплект, всем требовались бойцы, но их поступало ограниченное количество, поэтому приехавшие "торговались" как могли. Меня и еще пятерых ребят забрали в Ташкурган, это примерно в 70 километрах от границы между Афганистаном и Узбекистаном.

Наша часть располагалась в конце пустыни в 20 километрах от гор. В округе не было ни единого дерева. Мы жили в бараках, минометчики – в палатках. В этой местности пробурили скважину и стали добывать воду. Вкус у нее был отвратительный, она была источником различных болезней. Поэтому здесь работали командированные сотрудницы санэпидемстанции, они обрабатывали и очищали ее химикатами. Мы ее также кипятили и обеззараживали верблюжьей колючкой. Вода впоследствии стала точкой притяжения поселенцев, и вскоре здесь вырос кишлак.

Правила, написанные кровью

Я ненадолго здесь задержался. Через неделю меня направили в командировку в город Айбак. Там требовался связист, и я, прошедший специальную подготовку, знавший русский и узбекский языки, больше всех подошел на эту позицию. Почти четыре месяца я там служил. Там же по глупости мог и распрощаться со своей жизнью.

По 12 часов в сутки мы с напарником сидели за аппаратурой на вышке. Однажды в первые дни я встал на ночную смену и, чтобы оклематься после сна, вышел на пяточок, чтобы покурить. В учебке курили же, подумал я. И вдруг что-то засвистело в воздухе. Не успел я опомниться, как руки напарника затянули меня внутрь. Я сначала возмутился, а потом, когда снизу наши начали стрелять, я понял, что он мне жизнь спас.

Стрелявший увидел искру от сигареты, но из-за маскировочной сети промахнулся. Так я осознал, что война ошибок не прощает. Каждая строка устава написана кровью. Самонадеянность выветрилась, я начал осторожничать, анализировать свои действия.

Счастливая случайность

Через три с половиной месяца я приехал в свою часть за письмами из дома. Я писал своим родным с места своей командировки, но не получал ответных сообщений. В части накопилась целая стопка. Как оказалось, они очень тревожились, ведь я просто рассказывал, как у меня дела, не отвечая на их вопросы.

В результате меня оставили в полку. Однако вскоре нас направили в Мазари-Шариф охранять завод азотных удобрений. До сих пор помню один случай, который здесь произошел.

Ночь. Вдруг у соседней заставы раздается автоматная очередь, она означала тревогу, нападение. В таком случае с каждой заставы выезжала группа бойцов на помощь. Началась перестрелка. Когда расцвело, мы осмотрели периметр и обнаружили 12 вражеских тел.

Как выяснилось потом, молодой часовой уснул на своем посту. Застава находилась на возвышенности. Снизу незаметно, миновав мины и сигналки, подкралась группа подготовленных боевиков. Они вспугнули птицу, которая вылетела перед этим часовым. Он от испуга и пальнул. В ответ началась стрельба по часовому. Если бы не эта случайность, они бы бесшумно вырезали всю заставу.

В одной из таких стычек с моджахедами мы потеряли нашего однополчанина Мотуса из Львова. Он получил обширное ранение в области живота. Врачи оперировали его при местном наркозе, поэтому другому нашему сослуживцу Шимкусу из Прибалтики пришлось держать его голову. Три часа он провел в таком положении под напряжением, что потом не мог разомкнуть рук. Мотуса посмертно наградили орденом Красной звезды. Половина города встречала его на вокзале на Родине.

Подорванные здоровье и планы

Многие служившие в Афганистане сегодня вспоминают дедовщину. Да, существовала определенная иерархия, однако сейчас это преподносится искаженно. Бывали случаи издевательства старослужащих над вновь прибывшими, однако главным принципом этой иерархии было обучение неопытных бойцов к новым реалиям, исключение национализма и землячества. На боевых выходах или при нападениях молодым первое время не давали даже высунуться. Их задачей было заряжать своим сослуживцам магазины.

Старшие обучали новобранцев и бытовым правилам. Например, после каждого приема пищи необходимо было все обязательно помыть и прокипятить. Делалось это не из чьей-то прихоти. Более 90% всех служивших в Афганистане переболели инфекционными болезнями, даже те, кто отрицает это. Многие переносили болезнь на ногах, поскольку было либо зазорно, либо боязно ложиться в больницу, поскольку там можно было подцепить что-нибудь еще вдобавок.

Буквально перед дембелем меня также сразила инфекционная болезнь, я попал в госпиталь. Вернулся домой в 1989 году. Долечивали уже в Фергане. Наплыв в госпиталях был очень большой, медучреждение на 50 пациентов тогда вмещало в себя человек 200.

Я хотел продолжить спортивную карьеру, однако не выдержал даже трех минут спарринга. Из-за подорванного здоровья и курения была сильная одышка, язык вываливался наружу. Во ВТЭК хотели мне присвоить инвалидность второй группы, но я отказался, стыдно было. Меня предупреждали: "Ты станешь обузой для общества, 2-3 месяца поработаешь, а затем больничный попросишь. Куда ты со своим подорванным здоровьем?"

В 20 лет я пришел к себе в ЖЭК снова устраиваться на работу. Не хотели брать, отправляли на стройку. Добиваться справедливости пошел к парторгу, положил партийный билет на стол, который достался мне в награду за службу. Тот искренне удивился: у 20-летнего пацана партбилет! Отношение сразу поменялось: "Чем могу быть полезен?", – ответил он. До сих пор удивляюсь такому лицемерию.

Я добился своего, но тогда во ВТЭК как будто в воду глядели. Через три года здоровье дало о себе знать: 24 дня я пролежал в госпитале, 24 провел в санатории, 24 – в отпуске, еще 15 дней – в отпуске за свой счет. В итоге меня попросили освободить место. Я долго мыкался, работал в частном секторе, ремонтировал квартиры. Так началась моя гражданская жизнь.

Перестроечный бардак

После развала Союза все законы потеряли свою силу. За годы независимости у афганцев забирали одну льготу за другой. Все, что мы сегодня имеем, – это бесплатный проезд в общественном транспорте (при этом на пригородных маршрутах это право ущемляется кондукторами, и наверху с этим ничего не могут сделать), освобождение от налога на землю и имущество, денежная компенсация за оплату коммунальных услуг соразмерная 1,5 килограмма мяса (раньше мы оплачивали 50% от стоимости потребляемых ресурсов).

Главное, что у нас забрали – это бесплатная медицина. Ведь на войне мы лишились самого ценного – своего здоровья. При СССР мы два раза в год проходили медкомиссию, раз в год получали лечение в госпитале и санатории. Лекарства, услуги по протезированию зубов и конечностей тоже были бесплатными. Сегодня многие афганцы не имеют доступа ко всему этому. Клиники и здравницы стали частными или акционерными. Недавно ходили за путевкой в санаторий для одного нашего инвалида. Нам сказали: приходите в январе 2031 года, ваша очередь подойдет…

Согласно соглашению, которое Узбекистан ратифицировал, инвалиды имели право каждые пять лет покупать машину по цене завода, инвалиды первой группы – получать бесплатно. Однако об этом даже можно и не говорить.

Удивительно, но среди стран СНГ только в Узбекистане нет закона о ветеранах. У нас есть разрозненные решения и подзаконные акты отдельных ведомств, которые противоречат друг другу. В хокимиятах отказывают в помощи афганцам, потому что в документах нет их как отдельной категории, которым полагается поддержка. Хотя многие афганцы относятся, например, к категориям малоимущих или инвалидов. Я не понимаю этого! Как потом воспитывать молодежь в духе патриотизма при таком отношении к ветеранам?

В 2020 году мы официально зарегистрировали общественную организацию "Шурави". Стали работать в направлении восстановления льгот для ветеранов афганской войны. Вопрос стоит остро: каждый месяц ребята умирают от последствий той войны.

Двоюродный брат, который служил до меня в Афганистане, тоже рано ушел из жизни. Болячки, которые там заработал, сказались на здоровье. Там, где он служил, ребята часто оставались голодными, питались всем, что попадалось. Конечно, речь не идет о полном излечении. Но можно поддержать их состояние, чтобы продлить им возможность радоваться мирной жизни, чтобы они чувствовали заботу своего государства.

Мы до сих пор воюем

О службе в Афгане не жалею. Если бы сегодня, как тогда, передо мной стоял выбор, я бы повторил свой путь. Не для того, чтобы снова взять в руки автомат и воевать: после двух лет в обнимку с оружием у меня выработалось отвращение к нему. Но у всего есть как отрицательная, так и положительная сторона. Именно там сформировался мой характер. Там я еще больше начал ценить дружбу, различать людей, ведь на войне они раскрывают свою истинную сущность. Были среди нас и предатели, шакалы, но были и очень хорошие люди, которых не стыдно назвать братьями. Это большой опыт.

Защищать Родину – долг каждого. Но я бы не пожелал нынешним и будущим поколениям увидеть, что такое война, перенести огромный психологический стресс, потерять друзей. События, которые я видел воочию, до сих пор не уходят из памяти. Иной раз они снятся мне во сне в мельчайших деталях.

Мы не управляем своим подсознанием. В семье уже все привыкли к тому, что я часто брежу. Многие наши ребята побывали в таких передрягах, что даже просто закемарив, они начинают дергаться. Спустя столько лет мы до сих пор воюем. 

Над проектом работали: Зарина Тохирова, Александр Ким, Андрей Тешаев.

Фото из личного архива Тухтасина Ташпулатова.